С. Литвинов: Добрый день! Как я могу представить вас читателям?
В. Никитина: Варвара Никитина. Прежде всего я считаю себя каскадёром, постановщиком трюков. Также являюсь Вице-президентом Гильдии каскадёров России.
С.Л.: Давайте начнём с банального вопроса: как Вы (и ваша команда) попали в сериал “Этерна”?
В.Н.: Изначально я попала в кино. Знаете, это как “Как вы получили свой миллион, стартовый миллион?” — “Сначала купил стартовый пистолет”. Так же, и я попала на сериал, потому что я работаю в кино, и наша группа каскадёров входит в топ 5 каскадёрских групп России. А начинала свой путь в 1990-ом году. Собственно, и меня пригласили как постановщика трюков на сериал “Этерна”, потому что репутация моя и группы довольно-таки неплохая.
С.Л.: Тогда поговорим о том, как эта репутация сложилась. Какой фильм был первым?
В.Н.: Первый фильм, как первый мужчина — “Зверобой” Андрея Ростоцкого про индейцев, где я была ирокезкой, которая падала то в яму, то с дерева, то убивали меня… В общем, как-то так попала в кино и абсолютно им заболела. Изначально я человек из спорта: мастер спорта по художественной гимнастике. Но лет с 10 мечтала стать каскадёром. Я ребёнок советского времени, и поэтому всем взрослым было очень странно, когда девочка в советское время вдруг говорит, что хочет выбрать такую профессию… Надо мной все не то, что смеялись, а просто ржали. Думали: “Ну, пускай”.
Наша жизнь настолько парадоксальна, что куда более банальные и выполнимые планы моих одноклассников — стать врачом или инженером — во многом так и не сложились, а моя мечта доведена до логичного конца.
С.Л.: Как вообще люди становятся каскадёрами? Все из спорта?
В.Н.: 90% из спорта. Сейчас уже многие приходят из паркура. Это не совсем спорт, но прилагательное к нашим трюковым направлениям. Что касается меня, мой путь был очень тернист ещё потому, что до меня женщин в профессии не было, и все трюки исполняли мужчины, и актрис дублировали мужчины. Как говорят мои друзья, помимо того, что я дерзкая, ещё какая-то бываю безбашенная, безрассудная. Вижу цель и иду, как зашоренная лошадь: по бокам не вижу препятствий. И поэтому, закончив школу, я просто подумала: “Где делают каскадёров, и куда вообще податься?” — и приехала на Мосфильм. Нашла трюковой отдел, зашла — там сидели дядечки такие 40+ — и стала объяснять, что я мастер спорта, что я хочу связать свою жизнь с кино, стать каскадёром. Надо мной посмеялись и сказали: “Куда вам, женщинам, до нас. Дверь там”. Я такая: “Ну, ладно, посмотрим…”. И пошла, поступила в институт, чтобы родителей не расстраивать — на сегодняшний день у меня два высших технических образования.
Когда я училась на первом курсе института, увидела маленькое объявление в газете МК о наборе в школу каскадёров. Это были больше коммерческие курсы по трюкам, довольно-таки неплохие. Там учили прыгать с вышки в воду, точнее — падать, отбивая себе всё — стрелять из лука, арбалета, драться и делать трюки на автомобиле. В общем, как мы там выжили, я не знаю, потому что особо никто не запаривался последствиями. Но дальше мне просто улыбнулась удача. Я понимала, что столько каскадёров никому не нужно, это был 1990-й год. И тут на одну из тренировок приехал Андрей Станиславович Ростоцкий, впоследствии мой большой друг, к сожалению, ныне погибший. Он отбирал людей как раз для своего первого фильма “Зверобой”: нужны были девушки с раскосыми глазами, длинными прямыми волосами. Всё совпало, и я попала на три месяца сразу к нему на съёмки. После этого меня стали звать иной раз дублировать актрис, других постановщиков трюков, правда, при этом денег не платили и в титрах не указывали. Так длилось, наверное, года два.
С.Л.: А почему не указывали в титрах? Считается, что актёр сам выполняет все трюки, как Джеки Чан?
В.Н.: Нет, совершенно не поэтому. Потому что мужчины-каскадёры считали, что всех актрис они должны дублировать. Что это не женская профессия. И я всегда привожу такой пример. Можно читателям вспомнить классику советского кино — фильм “Место встречи изменить нельзя”. Там есть момент, когда грузовик рвётся в Сокольники и сбивает женщину-милиционера. Если вы посмотрите после моего рассказа эту сцену, то увидите, что бежит и машет палочкой женщина, а катится мужчина, да ещё в наколенниках, да ещё со здоровенными ногами. Наше кино сейчас уже гораздо более профессиональное в этом плане.
С.Л.: Женщин-каскадёров до сих пор мало?
В.Н.: Их в десять раз меньше, чем мужчин, но у нас в России они полностью обеспечивают трюковой рынок. Девчонки невероятно круты, невероятно красивы. Ни одной мужеподобной — все красавицы. Я просто их обожаю, горжусь, что у нас такая шикарная женская школа каскадёров. Одна беда: им порой сложно найти себе мужчину-партнёра сильнее, в духовном плане, да и в физическом.
Короче, дальше меня стали приглашать, и стали появляться ещё девочки-каскадёры. Я в какой-то момент их объединила — у меня есть лидерские качества. Стала пробивать наше равенство с мужчинами в профессии, и в результате в начале 2000-х меня пригласили в Ассоциацию каскадёров Александра Ивановича Иншакова и просто молча положили членский билет. Таким образом, я стала первым женщиной-каскадёром в России.
С.Л.: Официально?
В.Н.: Официально, да. А потом я стала первой женщиной-постановщиком трюков, и на сегодняшний день я — единственная в России женщина-постановщик трюков.
С.Л.: Потрясающе. Какие вообще крупные работы вы можете вспомнить?
В.Н.: Слушайте, это для меня самый сложный вопрос, потому что в среднем я работаю в неделю два-три дня, и это всё разные проекты. То есть проектов огромное множество. Я много раз горела, падала, “умирала” мыслимыми и немыслимыми способами, исполняла трюк переворот машины, который в принципе женщины не выполняют. Очень много работала на тросах, с пневмооборудованием, всякие сложные полёты осуществляла… В общем, для меня одной работы, которую выделить, нет.
С.Л.: Хорошо, тогда выделите не работу, а трюк.
В.Н.: Мне всегда важно, во-первых, как исполнено, и, во-вторых, как это снято. Потому что иной раз бывает, когда сделаешь трюк круто, а потом смотришь play-back и понимаешь — нет, это не круто. Кстати, возвращаясь всё-таки к теме “Этерны”: мы уже не первый раз работам с оператором Сашей Симоновым, и нам очень нравится, как он снимает экшн-сцены. Потому что это очень важно для каскадёра, для постановщика трюков — насколько оператор понимает технику съёмки экшн-сцен. Помню, в советском ещё кино делала трюк — падение с третьего этажа, с балкона, сквозь дерево. И там довольно-таки сильно отбилась об ветки. А когда я уже увидела, как это снято — это всё равно, что бросили бы куклу. Собственно, этим мы отличались раньше от Голливуда, что там вроде не особо трюк, но он так снят, что кажется дико круто. Плюс, CG (компьютерная графика), которая у нас, к счастью, наконец появилась, и начало всё как-то меняться.
Так вот, те же отлёты от взрывов, которые мы делаем с применением тросов. Или на “Этерне” мы делали трюки, когда всадник скачет на лошади, и его сбивают алебардой. Этот отрыв от лошади, чтобы он был более резкий, мы делали специально на системе тросов, и как раз компьютерная графика позволяет потом эти тросы затереть. Я очень это люблю, потому что для меня кино это всё равно иллюзия.
С.Л.: Какие вообще трюки вы ставили на “Этерне”?
В.Н.: Батальные сцены, разные небольшие трюки от сбивания человека лошадью до массовых боёв, что означает огромную ответственность для постановщика трюков. Потому что всегда каскадёры работают вперемешку с актёрами массовых сцен, с реконструкторами, и если в своих людях я уверена на 100%, и знаю, что у них глаза на 360 градусов крутятся, как у хамелеона, то актёры массовой сцены хотят лишний раз попасть в кадр. Иногда просто забывают, что оружие не только спереди торчит, но и сзади, а там тоже люди. Кроме того, лошади. Лошади, хоть мы их все и считаем очень умными животными — это большое и сильное животное, прежде всего, и красивое. Но при этом очень пугливое. То есть достаточно полететь какому-то целлофановому пакету, чтобы лошади просто могли шарахнуться и понестись в сторону, где люди. Поэтому на площадке, когда снимаются дубли батальных сцен, я каждый раз нахожусь в очень большом нервном напряжении: все ли живы после этого? Бывают очень разные ситуации.
Мне нравится в “Этерне”, что это молодой продакшн, который ещё очень хочет сделать качественный продукт. Это очень круто. Знаете, это как юность. Вот эти люди — юные. Они смотрят восторженно, им нравятся костюмы, реквизит, люди и меня это очень заводит. Потому что бывает, когда у тебя глаз замыливается, ты человек бывалый (как я сказала, несколько трюков в неделю), и просто ходишь на съёмочную площадку как человек, который ходит в офис. И вот ты приезжаешь такой с замыленным глазом, и тут видишь, что у людей ещё глаз горит. Потому что зачастую, особенно в сериалах, ты встречаешь скучных режиссёров, которые даже не знают порой, какая сцена сегодня снимается. А тут не то, что знают, уже всё раскадровали, всё десять раз проговорили. Потому что я считаю, что успех любого фильма на 80% — это подготовительный период. Если люди сделали раскадровку, подумали какие кадры, какие планы они снимают, и все цеха проговорили… Мы долго готовились с костюмами, например. Делали тесты костюмов: удобно ли ребятам в них биться. Пришли к выводу, что неудобно. Там шлемы сзади были очень длинные, голова не поворачивалась, и ребята при фехтовании не видели соперников. Костюмеры пошли нам навстречу и всё переделали, чтобы было удобно. Например, мелочи по гриму. Иной раз такая причёска в историческом кино, что тоже волосы закрывают лицо — не видно. А глаза в нашем деле, особенно в батальных сценах — это важно. Ты не увидел — пропустил удар. И особенная ответственность, когда наши каскадёры работают с актёрами.
Отдельный мой респект Павлу Крайнову (Робер Эпинэ). Очень круто, когда актёр готовится к трюковым съёмкам. Это абсолютно правильная позиция, она в Голливуде везде: актёры в качестве подготовки могут даже худеть или набирать вес. У Эпинэ классная скорость фехтования. Он, во-первых, довольно-таки смело это делает. Но это то, чего я как раз боюсь, когда слишком смело, потому что есть мнение у многих актёров (не у всех, но у многих), что каскадёры — это люди, которым не больно, не страшно, не холодно, не голодно. Такие некие роботы. Надо понимать, что если в массовом бою каскадёру металлическим предметом попасть в глаз или рассечь голову, то ему будет так же больно, как актёру, режиссёру или любому другому человеку. Я открою тайну: у каскадёра так же всего две руки и две ноги, и, как у ящерицы, другие не вырастают. И всю жизнь он с ними. Сломал — значит, будет сломано.
С.Л.: Более того, любая травма каскадёра может быть критична для всей карьеры…
В.Н.: Да. У нас есть каскадёры, которые, к сожалению, стали инвалидами. Мы их не бросаем, поддерживаем. Некоторых — десятилетиями.
Но вернусь к “Этерне”. Вот Эпинэ. Очень правильный подход продакшна был в том, что нам дали провести заранее репетиции в зале, что дали время поставить драки, придумать схемы. То есть наша работа в чём заключалась? Не просто вышли, взяли оружие и давай направо-налево махаться. Нет. Была продумана драматургия сцен, как Эпинэ идёт сквозь бой. Были приглашены в зал наши каскадёры, которые отыгрывали, подыгрывали Роберу. С каждой тренировкой возрастала скорость боя, потому что иной раз он сразу одновременно двумя предметами фехтовал, бился, и это очень круто.
Конечно, в каких-то сценах мы дублируем актёра. Эпинэ мы дублировали, например, в трюке сбивания лошадью. Потому что это очень травмоопасно. Когда лошадь ударяет каскадёра, человек отлетает и падает на землю. Надо понимать, что он получает не самые приятные ощущения. Это больно. И я даже уверена, что Крайнов бы согласился сам выполнить трюк, но в данной ситуации как раз есть разумный продакшн, который не разрешает актёрам делать вещи, рискующие вывести их из строя на какой-то срок и, соответственно, остановить съемочный период. Это, во-первых, дорого и, во-вторых, неправильно.
С.Л.: А бывали случаи, чтобы актёр бил себя пяткой в грудь и кричал: “Нет, я сам трюк выполню?”
В.Н.: Такого полно. Более того, есть актёры, которые выполняют трюковые сцены. Мы даже не против этого, если этот актёр готов. У Гильдии каскадёров есть даже такая премия “Актёру, выполняющему трюки самостоятельно”. Мы награждали в своё время Максима Матвеева — очень много делал трюков. Рассказывать про другие фильмы, нет?
С.Л.: Было бы интересно!
В.Н.: Вот недавно был такой случай. Актёр заявил: “Ой, да что там делать. Я сейчас с подоконника прыгну”. Мы видим, что человек не подготовлен и может потянуть шею. И мы с продакшном быстренько подписываем бумажку, что продакшн берёт на себя ответственность за этого актёра — и вперёд. И вот когда актёр поднялся на подоконник и посмотрел вниз… и сказал: “А нахрена мне это надо? Мне за это не платят”. В результате трюк сделал дублёр. Я не буду тут актёра этого называть. Ну что, я буду обижать? Хотел парень и не смог. Бывают такие ситуации. Я много смотрю голливудских “фильмов о фильме”, как снимается экшн, и мне порой бывает обидно, что с нашими актёрами группы как-то слишком уж носятся, очень как-то их оберегают: “Ой, тут холодно”, “Ой, тут голодно”. Недавно, например, смотрела, как снимают очередную часть “Пиратов Карибского моря”. И Депп, и Кира Найтли, они такие в воде по горло сидят, и тут подходит реквизитор с двумя вёдрами воды и просто молча выливает им на голову, потому что так надо. И они на это всё реагируют, как будто им кофе принесли. Я просто представляю некоторых наших актёров, какая была бы у них истерика. И это в основном, кстати, актёры, которых ещё толком никто не знает. Какую-то роль получили, и начинается… Это так неприлично. Я работала с актёрами советского кино: с Абдуловым, с Юрским, с Караченцовым — это просто монстры-каскадёры. “Три мушкетёра”, Боярский — сам подсечку на лошадь делал. Это опаснейший, тяжелейший трюк, и его считанные каскадёры-конники делают.
С.Л.: Это когда подсекают лошадь?
В.Н.: Подсекают лошадь, и лошадь летит через голову, и всадник через голову. И, бывает, копыто лошади догоняет голову всадника. Сам Боярский Михаил Сергеевич всё это делал без дублера. Абдулов и горел, и дрался. О Караченцове я уж молчу: и стёкла пробивал, и что только не делал. И никогда никакого нытья, ничего. “Ребят, всё, привет, работаем”. Современные актёры есть очень классные. Например, братья Чадовы — прекрасно всё делают сами. Мужчины. А есть не мужчины.
С.Л.: Вряд ли можно винить актёра в том, что он боится исполнять какой-то трюк.
В.Н.: А я даже не про трюки говорю. Я говорю про поведение, про отношение на площадке. И “Этерне”, на мой взгляд, очень повезло с актёрами в принципе. Атмосфера на площадке была правильная — тут многое зависит от режиссёра. Я не люблю орущих режиссёров, потому что орать мы все умеем. Но что такое крик? Это слабость. Человек орёт, и сразу видно — что-то не так.
С.Л.: Это как в любом споре: кто в споре первый повысил голос, тот не прав.
В.Н.: Да. Здесь Женя (Евгений Невский, — прим. Fitzoy) — замечательный режиссёр. С ним было очень комфортно. Вообще я люблю работать в трюках, когда комфортно. Когда ты всё спокойно обговорил с оператором, когда ты с режиссёром всё обговорил спокойно, и все друг друга поняли.
У нас на студии висит график съёмок на месяц: сегодня такой проект, завтра такой. Причём там такой смешной график, кто к нам первый раз приходит, часто его фотографирует. Там написано, например: “2 апреля отрезаем голову”, “5 апреля сбиваем машиной”, “6 апреля вешаем проституток” — и названия проектов. И когда у нас в этом графике появился проект “Этерна”, все туда хотели. Только и слышно было: “О, “Этерна”? Можно я на “Этерну”?” А иной раз говорят: “Ой, а можно только не…” Не будем конкретизировать, куда именно. То есть бывают какие-то группы тяжёлые — а здесь группа была лёгкая. Не в том смысле, что работать было легко, а в смысле комфортной атмосферы, отношения к людям. Всё даже в мелочах было приятно. Знаете, бывают разные проекты. Иной раз мне всё равно, какой выйдет продукт. Когда ты видишь какой-то сериал, который снимается с бешеной выработкой в 20-30 минут в день, ты понимаешь, что это всё равно хорошо не получится, потому что это нереально.
С.Л.: А чем каскадёры занимаются в принципе помимо падения с лошади и горения? Ну, или если совсем уж конкретизировать, чем занимаются каскадёры в нетрюковом кино?
В.Н.: Этого действительно очень многие не понимают: “А что вы там делали? Мы вас в титрах видели”. Иной раз вы не считаете это трюком, а это трюк. Шёл актёр, ему дали трубой по голове. Трюк это?
С.Л.: Как посмотреть.
В.Н.: Приведу такой пример. Работали на фильме, назывался он “Кабы…”. Съёмки проходили во Вьетнаме. И, наверное, из месяца экспедиции смен десять у меня лично была работа — страховка актёров на воде. Когда ты просто с утра, что называется, и до упора просто вот так вот болтаешься в Южно-Китайском море, а актёры барахтаются. И это был тогда случай, когда Дмитрий Нагиев немного травмировался, и мы со вторым страхующим Андреем Кудельским вытащили его на берег и как-то привели в чувство. То есть бывает, мы страхуем актёров, и на воде, и на суше, и в воздухе. Вот актёры наклонились и смотрят с крыши. Или актриса играет роль, которая подразумевает, что она залезла на подоконник и сейчас выпрыгнет в окно. Соответственно, ей надевают специальный страховочный пояс, тросики… Иной раз какие-то драки, когда дерутся актёры, мы их не дублируем в драках, но ставим схему этой драки. Мы показываем, как сделать удары на перекрытии, безопасно для самих актёров. Оператору постановщик трюков подсказывает, как сделать так, чтобы удар казался не мимо, что называется, не в бровь, а в глаз. Бывает, нужен какой-то спецэффект. Например, актёр подошёл и рукой разбил окно.
С.Л.: А стекло бьют настоящее?
В.Н.: Да, стекло бьют настоящее, но калёное. Это как стекло, которое стоит в машинах, которое бьётся в мелкую крошку. И опять-таки показываем, как ударить. Иной раз посадки надо пиротехнические поставить, одновременно с ударом надо нажать на кнопку пульта, которая замкнёт посадки…
С.Л.: В какой степени каскадёр должен быть актёром? Надо ли каскадёру именно играть, драматично изображать глазами, взглядом? Или лицо каскадёра обычно не показывают?
В.Н.: Есть, и в советском кино было такое понятие, как каскадёры-актёры. Во-первых, у нас в Гильдии каскадёров есть, если не ошибаюсь, процентов 10‑15% каскадёров, имеющих профессиональное актёрское образование. Это и “Щука”, и “Щепка”. То есть пошёл и выучился на актёра, потом понравилось делать роли, которые с каким-то экшеном, и в результате понял, что немного не ту профессию изначально выбрал, и становится в основном каскадёром. Но этот диплом всегда помогает, потому что очень часто любят каскадёров утверждать на актёрские роли: бандиты, охранники и так далее. Тема девушек-каскадёров — это проститутки. Это наше любимое. У нас есть такой девиз: “Больше повешенных проституток — больше работы у каскадёрш”. Был такой сериал “Господа товарищи”, и там сняли с проститутками фантастически красивый кадр. Снимали в Кронштадте, под Питером, ночь, историческое кино. Помимо того, что мы были с историческими причёсками, в исторических панталонах и корсетах, все с перерезанными горлами и все за ноги, подвешенные к развесистому дубу. Всё это было в дыму, и нас так раскачали… В общем, был такой красивый кадр. И, собственно, этому предшествовала небольшая сцена в салуне, где маньяк высматривает этих красоток, пока они (то есть мы) курили опиум. Кстати, курение вредит вашему здоровью. Были случаи, особенно по молодости, когда меня очень звали играть актёрские роли. Но я не актриса. Вот вообще.
С.Л.: Не интересно?
В.Н.: Скорее, мне это сложно. Потому что я вижу, как актрисе ставят задачу, и она её выполняет, и я понимаю, что я так не могу. А я не люблю делать то, что у меня не получается. Но как-то режиссёр меня уговорил-таки сыграть роль зэчки в тюрьме, которая все серии бьёт главную героиню. Я понимала, что меня будут ненавидеть все домохозяйки страны…
С.Л.: Господи, да у вас то зэчки, то проститутки.
В.Н.: И у мальчиков роли такие. Очень редко мы играем принцесс, которых похитил дракон.
С.Л.: Кстати, я эту фразу вынесу в заголовок: “Мы редко играем принцесс”.
В.Н.: Да, мы редко играем принцесс. Чаще это, конечно, какие-то женщины с тяжёлой судьбой, которые дерутся или кончают жизнь самоубийством.
С.Л.: Вряд ли повешенность на дереве можно считать хэппи-эндом для персонажа…
В.Н.: Меня поэтому, кстати, всегда удивляет, когда актёры и актрисы играют смерть своего персонажа, очень многие напрягаются, что, если они сыграли смерть, то с ними случится что-то плохое. Я в этом случае просто привожу собственный пример: меня убивают два раза в неделю уже 30 лет. Если даже что-то случится, сложно будет притянуть за уши.
С.Л.: Выглядите Вы намного живее многих.
В.Н.: Спасибо. Поэтому да, иной раз есть каскадёры с актёрскими способностями, а есть каскадёры, которые категорически не могут играть лицом. Они гениально могут сделать какой-то трюк, очень круто, но говорят: “Только без слов”.
С.Л.: Вернёмся к роли зэчки.
В.Н.: Вот у меня была роль зэчки, которая весь сериал била эту бедную главную героиню, с которой я очень дружна — Лену Аросьеву, прекрасную актрису. И моя мама мне сказала: “Больше так не делай”. Я с ней согласна, потому что это было ужасно. Я себя потом плохо чувствовала. Роли — это не моё.
С.Л.: Да, сложно абстрагироваться от роли…
В.Н.: Я люблю иметь алгоритм трюков в голове, выполнять трюк без всяких драматических заморочек.
С.Л.: Как раз к тому, о чём мы говорили про современную актёрскую школу. Беру интервью у актёра, он говорит: “Ты знаешь, что я вчера в Москве играл вот такого персонажа, а сегодня я играю уже в Питере другого персонажа? Давай ты не будешь меня грузить погружением в роль. У меня есть сценарий”.
В.Н.: Вот это мне очень странно, потому что в советском кино, например, актёры подписывали запрет на съемки одновременно в разных проектах. Считалось, что погрузился — всё. Я знаю, что Никита Сергеевич Михалков, например, погружал актёров в роли. Готовясь к “Сибирскому цирюльнику” они месяц жили в атмосфере XIX века, в условиях императорского военного училища — выправка, муштровка. И это правильно. Если только ты не совсем гениальный актёр, который по щелчку пальца в одного, в другого перевоплотился…
С.Л.: Что Вы думаете о качестве российского современного кино? Кажется, в обществе сложилось такое мнение, что хвалить русские фильмы — сомнительно. И если да — то почему? Почему современное российское кино в глазах зрителя дискредитировано?
В.Н.: Во-первых, я фанат советского кино.
С.Л.: На чём закончилось советское кино? Например, позднее перестроечное кино, можно ли его, грубо говоря, относить к советскому?
В.Н.: Мне кажется, это уже не советское, а все-таки российское.
С.Л.: “Асса” — это советский фильм или российский?
В.Н.: Мне кажется, больше советский фильм, потому что Говорухин — это советский режиссёр. Мне, кстати, посчастливилось на последнем фильме с ним поработать. Это где Максим Матвеев, детективная история, чёрно-белый фильм (“Weekend”, — прим. Fitzroy Magazine). Посмотрите, он неплохой. Повторюсь — я фанат советского кино. Оно мне даже успокаивает нервную систему. Я не слушаю новости, стараюсь деполитизироваться, я просто включаю фоном советские фильмы, и у меня это нон-стопом крутится. И я живу с этим очень неплохо. Что касается российского кино, я считаю, что оно дискредитировало себя как раз в 1990-е, когда снимали полный шлак. Люди всё равно смотрели, но это были какие-то совершенно низкопробные жуткие фильмы. Я бы сейчас не стала говорить, что всё российское кино и сериалы — отстой. Нет, я так не считаю. У меня есть любимые российские сериалы.
С.Л.: Какие?
В.Н.: Из того, что первым приходит в голову: “Идиот”, “Оттепель” — вообще шикарный (раз пять смотрела), “Ненастье”, “Тюремный арест”, “Штрафбат” — очень неплохой военный сериал. Те, на которых мы работали, я не могу оценивать. Мне очень сложно оценивать фильмы, на которых мы работали, потому что я была внутри этого продукта. Иной раз я смотрю и думаю: “Неужели мы всё так хорошо сделали?” И я вообще человек, который любит качественное кино: и российское, и голливудское. Я каждый день смотрю по фильму. У нас домашний кинотеатр, мы с мужем киноманы, для нас это неотъемлемая часть жизни. Причём у нас и дочка выросла так же: когда она приводила молодых людей, важно было понаблюдать, как он смотрит фильм. Если он во время фильма разговаривает или, не дай Бог, что-то ест — этот человек не совсем для нашей семьи. Мы смотрим с полным погружением, с системой Dolby Surround. Когда мы смотрим “Кинг-Конга”, нам звонят соседи, потому что у них в серванте прыгает посуда. Что касается вашего вопроса, то должна сказать, что сейчас очень много хороших российских фильмов. У меня есть любимые отечественные режиссёры. Я всегда с нетерпением жду фильма Анны Меликян. Никогда, кстати, с ней не работала, как-то не получилось — но я фанат её фильмов. Есть такой режиссёр Женя Шелякин, вот с ним я много работала, и мне очень нравятся его фильмы: “ЧБ”, “Пятница”. Может быть, это не такие известные фильмы, потому что не так много вложено в рекламную кампанию, не так были фильмы раскручены, но они очень достойные и совершенно не стыдные. Классно, что сейчас снимают качественные фильмы про героев нашего времени: “Легенда 17”, “Движение вверх”, “Время первых”. В последние годы мы работаем на всех фильмах с Андроном Кончаловским. Кстати, фильм “Дорогие товарищи”, который отметили в Венеции — я там была постановщиком трюков.
С.Л.: С кино разобрались. А нужны ли в театре каскадёры?
В.Н.: Да. Когда у нас был спектакль (по-моему, два дня назад), мы работаем во МХАТе им. Горького, спектакль “Лес” по Островскому, режиссёр-постановщик Виктор Кремер, в главной роли Андрей Мерзликин, и у нас там есть такой момент, когда героиня забирается на очень высокую молотилку и с неё падает. И это у нас делает дублер-каскадёр, девочка наша — Саша Артемьева. При этом в зале — аншлаг. Этот спектакль очень сейчас идёт с большими аншлагами, и он действительно очень хороший.
С.Л.: Я понимаю, как это происходит в кино. В кино же всё по кадрам, взял, остановил съёмку, поменял актёра на каскадёра и запустил. А как это делается в театрах?
В.Н.: Вы совершенно правильно мыслите. Это делается сложнее, чем в кино, потому что у нас нет второго дубля. И в данном спектакле, например, там движущаяся декорация — круг. Пока он движется, происходит незаметная быстрая подмена актрисы на дублёршу, которая уже забирается на молотилку, с неё падает, и дальше выходит уже за счёт движения круга актриса. Это всё довольно-таки сложно. Сейчас театры знакомятся с новыми технологиями. Как и везде, они нужны. И что касается сравнения театра с кино, я люблю классические театры. Если Островский — то это Островский: костюмы исторические, никакого мата, никаких голых людей на сцене. Я это не приемлю. Я считаю, что в большинстве случаев режиссёры, использующие такие провокации — это те режиссёры, которые не могут классно поставить классику. “А дай-ка я тут выпендрюсь”, условно говоря. И мне кажется, в кино точно такая же история, что если Гайдай, Рязанов, Меньшов, Михалков могли просто взять актёров… Вот фильм “Родня”, например, Михалкова. Актёры, особых локаций каких-то грандиозных нет, костюмов особых нет, но ты его смотришь беспрерывно. Ты понимаешь, что это большое кино, фактически сделанное на актёрах. Сейчас очень редко кто из режиссёров это может сделать, и поэтому стараются провокациями хоть как-то привлечь внимание. Меня это, честно говоря, бесит ужасно. Ну, возьми, качеством привлеки. Да, бывают интересные задумки, но вот эта чернуха/порнуха — просто жуть какая-то.
С.Л.: Классическая “Бригада” — один из самых знаменитых из современных российских сериалов…
В.Н.: Я его очень люблю. Я фанат “Бригады”. Во-первых, там работали все наши каскадёры. Во-вторых, это фильм Александра Ивановича Иншакова — президента нашей Гильдии. Меня этот фильм чем-то зацепил, потому что я считаю, что к этой теме можно относиться по-разному. И к тому, что там бандит показан как герой — тоже. Это качественно снятое кино.
С.Л.: Здесь это главный критерий, как и в книгах.
В.Н.: А вообще знаете как? Я считаю, что критерий оценки очень простой: есть эмоции, нет эмоций. Я человек сентиментальный, могу плакать на военных фильмах, или, если это комедия, я должна смеяться, потому что это комедия. А бывает, я сижу просто с кислым лицом, и у меня никаких эмоций нет. И мне это не нравится.
С.Л.: Искусство должно что-то пробуждать в человеке, согласны?
В.Н.: Конечно. Или на какие-то подвиги нас вдохновлять, или убеждать, что жизнь не совсем дерьмо, или как-то хотеть…
С.Л.: Собственно, ещё древнегреческие театры были построены на том, что искусство должно приводить человека к катарсису.
В.Н.: Совершенно верно. Ещё мне нравится, когда фильмы снимают съёмкой советского кино. Что это значит? Это значит, что я понимаю всё, что происходит в кадре. Нет мельтешения, нет рваных кадров. Иной раз посмотришь голливудское кино, у них часто такая рваная съёмка, но они это делают несколько иначе, потому что профессионализм очень высок. Наши делают некую пародию, что просто даже смотришь иной раз драки какие-то, и я даже не понимаю, кто кого ударил, кто побеждает, в чём прикол этого события. И мне нравятся длинноплановые истории… Ну не Birdman, конечно, но когда длинными планами снято. Потому что это сложнее, это репетиции. Мы, кстати, работали на фильме “Человек из Подольска”, и мне он понравился. Неплохое кино.
С.Л.: Расскажите об этом кино, потому что Дима Данилов — мой очень хороший друг. Поэтому мне интересно, что Вы скажете вообще о произведении и о фильме. Фильм я, к сожалению, пока ещё не смотрел.
В.Н.: Мне в произведении немножко конец не нравится. Мне хотелось более эмоционального выхлопа. Что касается фильма — то мне фильм понравился. Твёрдую четвёрку я ему поставлю. И там мы сделали длинноплановую драку в кабинете милиции. Там 3,5 минуты, у нас в кадре подменялись актёры. Безмонтажно 3,5 минуты — это сложно.
С.Л.: Где ещё вы туда запихали драку? В пьесе её нет.
В.Н.: Да? Там драка, он в кабинете полиции, ему сносит крышу, и он их всех убивает. Причём он убивает, на секундочку, Викторию Исакову, Мезингера — не последние актёры. Причём этот главный герой… Я не помню, как его зовут, кто сыграл в фильме. Он просто не актёр, а он музыкант, и у него это дебют.
С.Л.: Мы найдём фамилию. (Вадик Королев, — прим. Fitzroy Magazine)
В.Н.: В общем, мы сделали такую драку, хорошо смотрящуюся. Она ценна тем, что это длинный план. Это как Тарковский снимал длинными планами, и ты видишь, что нет монтажных кусков. Я считаю, что у российского кино однозначно есть будущее, потому что есть творческие талантливые люди, у которых всё получается. Есть такие у нас ещё актёры и режиссёры.
С.Л.: Будем надеяться, что “Этерна” будет именно одним из таких долгоиграющих проектов.
В.Н.: Столько энергии вложено в кино… Когда много денег вложено, я считаю, что это вообще не означает, что получится кино. А вот когда много людской энергии… Здесь, по-моему, энергетический клубок был вложен.
С.Л.: Давайте вернёмся как раз к “Этерне”. Очень спорные трюки с лошадьми, вообще с животными. Нет ли какого-то движения за то, чтобы не использовать животных?
В.Н.: Сегодня с утра у меня был цейтнот, потому что мы спасали очередную собаку, которую хотят выбросить с территории бензоколонки. В этом плане все мои друзья знают, что я очень трепетно отношусь к животным в принципе. Поверьте мне, если бы мучили животных у нас на трюковой площадке… Как Вы уже, наверное, поняли, я человек довольно-таки властный и авторитарный. Я просто бы там не стала работать. Я против подсечки лошадей, против этого трюка. И когда его хотят делать, я выступаю против или даже не приезжаю на эти съёмки. Потому что это трюк, который очень опасен и для животного, и для каскадёра. То есть тут ещё надо понимать: человек-каскадёр не просто отправил лошадь на трюк, а он рискует абсолютно наравне с ней, а иной раз даже больше. Потому что очень много случаев, когда подсечка лошади — и, как я уже сказала, копыто лошади догоняет человека. Что такое трюковые лошади? Это дорогое животное. Животное, которое не взято в прокат. Эти лошади, которых молодыми берут в конные каскадёры. У них свои конюшни, у них прекрасный уход, очень хорошее медицинское обслуживание. Это лошади, которые долго дрессируются. И за счёт вложенного труда и времени в них, это животное и финансово дорого, и душевно дорого, как собака. Люди к ним привязаны. И поэтому, поверьте мне, ни один каскадёр-конник не станет зря рисковать своей лошадью. Он будет всячески избегать, чтобы лошадь пострадала во время трюкового действия. Это 100%. Что же касается других животных… Вы сказали про цирк. У меня очень много друзей, цирковых дрессировщиков и из цирка Никулина, и из цирка на проспекте Вернадского, и из цирка братьев Запашных. И я Вам скажу: как в любой профессии, это всё человеческий фактор. Все зависит от человека. Мои даже не знакомые, а просто мои близкие друзья, Света и Юра Пантелеенко — это дрессировщики медведей. У них медведи живут за городом в отдельном доме. Медведь Степа, он очень известный, самый известный киномедведь, с которым много мы работали. Он снимался у Павла Лунгина в фильме “Остров”, у Алексея Учителя в фильме “Край”.
С.Л.: Практически кинозвезда.
В.Н.: К нему относятся лучше, чем иной раз к детям относятся. Клянусь Вам! Я хочу быть этим медведем. Например, когда у нас была премия Гильдии каскадёров, я им позвонила и говорю: “Вы можете подъехать со Степой, чтобы он вышел на номинацию “Трюки с животными”?” И они говорят: “Ты знаешь, мы бы с удовольствием, но у него артрит, у него болят ноги. Мы его тревожить не будем”. Это просто про отношение. У них сейчас новый мишка молоденький, а Степа уже не работает, потому что у него артрит. Он просто живёт в luxury условиях. При этом, я знаю дрессировщиков совершенно невероятной жестокости.
С.Л.: Да, к сожалению, я тоже.
В.Н.: Я не буду называть их. Это вообще какие-то нелюди. И поэтому я хочу сказать, что огульно говорить, что надо запретить цирк… Например, собаки в цирке. Я сама собачник, у меня всю жизнь собаки, и я знаю, что дрессировка для собаки — это игра. Ей это нравится, и выступать в цирке собакам нравится. Что бы Вы ни говорили, я вижу, что они улыбаются, когда бегут по кругу. Мы понимаем мимику животных. Мне приходилось работать с шимпанзе. Очень сложное вообще животное, просто невероятно непредсказуемое животное. Собственно, задача-то у шимпанзе была несложная: она бежит в ресторане между столиками просто до определённой точки, где её ждет, грубо говоря, банан. Я тогда узнала, что у шимпанзе так голова устроена, что нет болевых окончаний в районе лба. И эта шимпанзе, вместо того чтобы пробежать по прямой, стала долбаться об все столы и всё со всех столов сметать на пол. У неё игра такая была. Актрису одну смела. После первого дубля это было восстановление ресторана. Все просто охренели. А насчёт лошадей… В Голливуде, например, подсечки лошадей запрещены, потому что есть случаи, когда лошадь при этом гибнет. Но это, конечно, зрелищный трюк. Иной раз без него нельзя обойтись, когда это, скажем, какой-нибудь исторический факт. Например, мы снимаем Полтавскую битву, и известен такой исторический факт: ранили в ногу лошадь Петра Первого, и, соответственно, это надо показать: лошадь должна уйти в подсечку и показать этот трюк. Я лично не присутствую на таких трюках. Это делали другие люди. Кстати, с лошадью ничего не случилось, всё это сняли отлично, но это лотерея, как для животного, так и для каскадёра-конника.
С.Л.: Что Вы считаете самым опасным для каскадёра трюком? Из тех, что Вы ставили?
В.Н.: Знаете, по-разному. Самое опасное считается работать со стихией, когда есть некая непредсказуемость. Если, скажем, делаешь автомобильные трюки — то понимаешь, как машина может себя повести, что она может пойти в занос и т.д. Со стихией всё иначе. Вот, например, делается трюк подо льдом — предположим, по сценарию актёр проваливается под лёд. Такая сцена у нас была в фильме “Затмение”. Частично это в бассейне снималось, частично реально подо льдом. Во-первых, это холодно, неприятно, и любое течение подводное может тебя унести. Ну там максимальные страховки какие-то делаешь. Опасны трюки с огнём. Иной раз ты можешь надеть защитный комбинезон полностью, а иной раз, особенно когда девушки горят, режиссёры хотят видеть лицо, или какие-то открытые участки тела. Тут зависит даже от концентрации кислорода в воздухе: много его или мало, насколько выше или ниже пламя. Ветерок подул — пламя в лицо пошло. Сколько раз такое было — потом расчёсываешь обгоревшие волосы…
С.Л.: А как вообще горят люди? Всё равно любому читателю будет интересно. Это же не фокусы, где каждый человек держит в секрете?
В.Н.: Нет-нет, я могу рассказать технологию. Единственное, сразу предупрежу, что очень много и на YouTube, и в интернете видео, когда люди пытаются сами “изобрести велосипед” и просто обгорают. Тем, кто хочет попробовать на себе, надо понимать: ожоги — это одни из самых болезненных травм. Поверьте мне, переломы так не болят, как ожоги. И от ожогов очень тяжело восстанавливаться. Знаю не понаслышке. Поэтому лучше этого избежать и не пробовать. Как делались такие трюки в кино в советское время и в 90-х? Надевают несколько слоёв одежды, например, купленной в секонд-хенде. Слоев пять. Сверху — игровой костюм, наносится специальная легко воспламеняющаяся смесь на разных основах.
С.Л.: Ткань скорее тлеет, чем горит.
В.Н.: Сама ткань — да, поэтому и наносится специальная смесь. Тебя поджигают, и ты пошёл. Я не раз горела в советском кино в телогрейке, и потом меня не могли потушить, потому что телогрейка — это вата. Тебя тушат, ты пытаешься раздеться, и она опять вспыхивает вновь и вновь, и ты всё продолжаешь гореть, тебе пропекли все эти слои… Так было в старом советском кино. Потом появились асбестовые комбинезоны, невероятно тяжёлые. Я, например, в таком комбинезоне чуть один раз не утонула, потому что я горела и падала в нём в воду. Когда этот асбест намок, я просто не могла ни руками, ни ногами выгрести. Тяжело было. Если бы не страхующий, я бы просто в этом асбесте легла радостно на дно. А сейчас уже пришли специальные карбоновые комбинезоны, специальные гели. И если раньше мы это всё на швейной машинке “Зингер” дома шили, то сейчас заказываем в разных странах. Чаще всего заказываем в Америке. У нас есть друзья в Голливуде, каскадёры, и они нам присылают. У нас даже на студии висит такая наклейка для таможни на русском языке, и написано, что здесь страховочные приспособления для российских каскадёров, пожалуйста, не задерживайте на таможне, чтобы сохранить им жизнь и здоровье. Сейчас есть специальные охлаждающие гели, которые наносятся на открытые участка тела. Раньше я о таком даже помыслить не могла — что кто-то позаботился о том, чтобы у меня лицо не обгорело. Мне кажется, всем настолько было всё равно… А сейчас это всё есть, и поэтому я иной раз завидую молодым каскадёрам, потому что по безопасности трюковых съёмок и по комфорту ситуация кардинально отличается от той, что была раньше. Когда я только начинала, путь мой был тернист, я пришла в кино из спорта, и поэтому у меня были какие-то наколенники, пластичные бинты… И вот мне стекло пробивать, и я стараюсь всё это надеть, а мне постановщик трюков говорит: “А что это ты тут делаешь? Ты что, не каскадёр что ли? Ну-ка снимай всё!” То есть была такая установка: если ты каскадёр, ты вообще не должен страховаться. Моя позиция иная. Лишний раз подойдёшь к актёру: “Давай надевай наколенники”, — или, как мы это называем, “трусы”. Это ещё одна смешная история. Защитные шорты, которые защищают кости, копчик и спереди всё, и на разные падения надеваем. Недавно работали на площадке, где 17-летняя молодая девочка-актриса, она должна упасть на попку, и я, проходя мимо, нашему страхующему говорю: “Андрюх, надень девочке трусы быстренько”. Она в ужасе смотрит на меня и говорит: “Я в трусах”. А это такой сленг киношный, своя специфика. В общем, каскадёры — это люди с юмором. Без юмора вообще невозможно, потому что если мы будем ходить с серьёзными лицами и делать серьёзные вещи — это будет не так весело, как если мы будем серьёзные вещи делать с улыбкой. Например, в трюковых сценах часто используется манекен. У нас есть специально подготовленный манекен, его зовут Альфред. Когда мы готовили этот манекен, ребята решили сделать его мужчиной целиком. И сделали. И когда этот манекен готовились сажать в машину на пассажирское место (машина должна была перевернуться), его одевали в костюм… и вдруг те, кто этим занимался, увидели… ну, в общем, всё, что у него было. Это такие маленькие моменты, которые как раз разряжают накалённую ситуацию во время подготовки к трюкам. Это важно. Потому что, когда все нервничают — это неправильно. Во-первых, каскадёр никогда не должен поддаваться суете, которая часто бывает у съёмочной группы. “А-а, у нас режимная съёмка, солнце садится!” — да плевать. Мы тут должны быть спокойны, и чтобы съёмочная группа видела, что это не так прямо уж опасно. Хотя мы понимаем, что это может быть опасно.
С.Л.: Что Вы думаете о будущем профессии каскадёра при том, что сейчас развивается компьютерная графика? Буквально через 3-4 года проще будет нарисовать модель, подменяющую актёра, чем действительно кем-то рисковать.
В.Н.: И сейчас рисуют, но рисуют хреново. Я, например, всегда вижу, когда нарисовано. Ведь даже когда рисуют, как это делается? Берётся каскадёр, на него датчики надеваются. Вот он отпрыгал дорожку, ещё что-то, потом берут и рисуют. Но изначально всё равно это работа каскадёра. Потому что те телодвижения… Какие бы ни были эти CG, мультипликаторы, есть ещё понятие энергии. Вот как в театре: когда ты смотришь спектакль, ты видишь живых актёров, и от них идёт некая энергия. Так же и в кино: когда это сделано людьми, и это опасные экшн-сцены, ты понимаешь, что это ценно. А если это нарисованный мультик… Все эти мультяшные взрывы — ну это же видно. Я сразу вижу, взрыв это или это рисунок. И моя реакция сразу — “Фу”, и мне кажется, таких людей очень много.
С.Л.: Грубо говоря, это работа пиротехника или компьютерная графика?
В.Н.: Работа пиротехника всегда сопряжена с нами, каскадёрами. Мы с пиротехниками работаем в одной связке. Они всегда дополняют нашу работу, так же, как и компьютерная графика её дополняет. Например, огонь, огненный взрыв — там можно дорисовать огонь, чтобы он был больше, но если нарисовать его целиком — это будет хрень. Как мне звонит знакомый постановщик и говорит: “Слушай, хочешь халявную работу? Надо в горящую избу войти”.
С.Л.: Очень по-женски.
В.Н.: Дом такой, который поджигается, старая декорация, и он мне говорит: “Ты там во все стороны смотри, потому что здесь крыша может рухнуть, тут балка может упасть”. Когда я вхожу в этот дом, у меня, естественно, есть некое напряжение. Если бы это всё было нарисовано, уверяю, я бы входила по-другому. То есть, когда это живое, оно смотрится как живое. И актёры играют в горящих декорациях по-другому, нежели когда им говорят: “Вы поиграйте, а потом там огонь подрисуем”.
С.Л.: Это как костюмы: хороший костюм помогает актёру раскрыться. Здесь то же самое.
В.Н.: Да. Был случай — я работала в одном историческом кино, и платья там были исторические, взятые из музея. Представляете, эти корсеты, они были прошиты китовым усом. Я вообще впервые узнала, что их прошивали китовым усом, который кололся. Это было так неприятно, но тебя это так мобилизовало… У тебя осанка, ты вообще не можешь в нём ни выдохнуть, ни вдохнуть. Это — минимальное удобство, максимальная грудь. Такие ощущения…
С.Л.: Вот ещё один вопрос, который я задаю любому человеку оригинальных профессий. Если человек хочет стать каскадёром, с чего ему начинать?
В.Н.: Во-первых, я бы такому человеку посоветовала не становиться каскадёром, особенно если этот человек — девушка. Потому что каскадёр — это, конечно… Я с годами всё-таки пришла к мысли, которую мне с самого начала пытались донести, но я просто не слышала: каскадёр — это мужская профессия. Но поскольку есть актрисы, которых надо дублировать, то женщины-каскадёры тоже есть. Это тяжёлый труд, это тяжёлая работа, это нестабильная работа. Это работа, которая может тебя вывести, как Вы сами сказали, из строя, закончить твою карьеру из-за любой травмы — и всё. Я советую всем, кто хочет стать каскадёром, всё-таки рассматривать это больше как хобби, имея некую основную профессию, которая будет кормить. Особенно мужчинам. Потому что востребованные каскадёры, они живут нормально, с хорошим достатком, но в то же время всегда есть опасность травмы. А так, если уж начинать, то я считаю, что вообще всем нужен спорт в любом его появлении. Это очень полезно и для души, и для тела. Наше тело — как ковёр, который, если вытряхивать спортом от пыли, становится приятнее. Поэтому, конечно, если приходить в профессию, то лучше это делать, имея спортивную подготовку. Поверьте, каждый день получаю и на почту, и в соцсети письма примерно такого содержания: “Мне 35 лет. Я понял, что я рождён быть каскадёром. Я ничего не умею. Куда мне приехать на съемки?” Я так думаю: “Господи, люди, вы правда думаете, что это вообще не работа, а так?” Мне иногда бывает очень обидно от такого отношения. Но в любом случае, независимо от того, каскадёром или не каскадёром хотят быть люди, я всем советую не забывать, что жизнь одна, она короткая, и если есть мечта и цель, то не надо думать “Я не смогу” и “Не получится”, а надо просто брать и делать, чтобы потом не пожалеть в конце жизни, что не попробовал. Пусть лучше не получится, но ты попробовал, чем ты вообще не попробовал.
С.Л.: Потрясающе. Собственно, на этой фразе, я думаю, мы и закончим. Спасибо Вам большое.
беседовал Стас Литвинов
Источник: Fitzroymag.com